Данное эссе представляет собой краткий обзор трех книг — «Что такое ислам? Важность исламскости» Шахаба Ахмеда (2016), «Cекулярные переводы: национальное государство, современное “я” и расчетливый разум» Талала Асада (2018) и «Переосмысление ориентализма: критика современного знания» Ваэля Халлака (2018). Аргументы авторов анализируются с точки зрения происходящего на Западе «лингвистического поворота» в исследованиях ислама, то есть создания методологической парадигмы, в которой признается ценность полисемии глобального мусульманского сообщества (в прошлом и настоящем) и уделяется внимание множественности языков (имперский, колониальный, академический и др.) для описания ислама. В заключение эссе обсуждаются сильные и слабые стороны этой парадигмы и ее применимость к исследованиям ислама в России. 

Данная статья ставит своей целью деконструировать исследовательское поле «критических мусульманских исследований», формирующихся в лоне западного научного дискурса. Данные исследования ориентированы на выявление постколониальной несправедливости в распределении символических ресурсов, имеющей место быть в отношении мусульман. Едва ли не главным предметом исследования здесь становится исламофобия. И грань между политическим активизмом, связанным с борьбой за права меньшинств, и академическим знанием становится абсолютно проницаемой. В статье описаны эпистемологические основы критических мусульманских исследований, их концептуальный язык, выработанный его сторонниками в рамках постколониальной теории, связанный с понятиями расиализации, ориентализации (и самоориентализации), европоцентризма и вестернизации; на примере отдельных европейских и американских проектов рассмотрены тенденции институционализации направления. На примере сборника «Исламофобия в странах мусульманского большинства» продемонстрировано, как леволиберальная идеология, включенная в производство академического знания, превращается в полноценную методологию, востребованную у широкого круга исследователей. 

Миграция в Бельгию в 1960-х годах ознаменовала начало социальных преобразований, которые превратили традиционно католическую страну в мультикультурную реальность, в которой ислам приобрел большее значение. Государству пришлось адаптировать различные институты к новой реальности, а людям — учиться жить вместе. Мусульманской общине потребовалась своя часть общественного пространства для проведения культурных и религиозных мероприятий. Второе и третье поколения бельгийских мусульман сохраняют свои семейные корни и нуждаются в пространстве для ислама в Бельгии. В результате, государство постепенно интегрирует некоторые элементы шариата в национальное и местное законодательство, чтобы соответствовать требованиям мусульман. Это вызывает дискуссии и порождает разногласия. В данной статье анализируются процессы и последствия применение законов шариата в Бельгии. 

В статье рассматривается феномен оказания мечетями в регионах Центральной России правовой помощи прихожанам на примере мечетей в Ярославле и Костроме. При этом исследуется вопрос о том, являются ли подобные практики симптомами бюрократизации мечетей и ислама или же это проявления гражданского активизма мусульманского сообщества в современной России? На основе эмпирических данных, собранных в ходе наблюдений и интервью в Ярославле и Костроме в 2018–2019 годах, автор приходит к выводу о том, что рассматриваемые случаи юридических консультаций в мечетях находятся на пересечении одновременно двух логик: бюрократизации и становления гражданской идентичности мусульман. Более того, автор приводит доводы о том, что неразрешимого противоречия между указанными логиками нет, вопреки обыденному противопоставлению понятий бюрократии и активизма. 

В статье рассматривается связь между демографией и развитием мусульманской политической идентичности в Боснии и Герцеговине. Главный исследовательский вопрос: в какой степени демографические компоненты населения Боснии и Герцеговины (как естественные, так и пространственные) сформировали уникальную политическую идентичность мусульман/боснийцев по отношению к православным/сербам и католикам/хорватам? Была предпринята попытка изучить показатель численности населения как объекта политической конкуренции, в том числе объяснить, как модели демографического поведения варьируются в зависимости от религиозных групп и оказывают дальнейшее влияние на политическую идентичность. Иными словами, речь идет о том, как результаты переписей населения формировали политику идентичности мусульман в Боснии и Герцеговине. Особое внимание уделено кейсу первого президента независимой Боснии — Алии Изетбеговича — как воплощения политической идентичности мусульман.
Утверждая, что демография является важным компонентом развития политической идентичности, мы предполагаем, что данная работа может вызвать интерес у ученых из других научных областей, поскольку она добавляет междисциплинарную перспективу понимания отношений между демографией, религией и политикой. Наконец, данная статья разрабатывает дополнительную исследовательскую программу, сосредоточенную на влиянии демографии на политику, помимо тех, которые изучаются в рамках политических исследований. 

«Братья-мусульмане» в Египте были известны как одна из наиболее устойчивых исламистских организаций во всем мире на протяжении большей части ХХ века и до 2013 года. Арабские восстания, захлестнувшие арабский регион, привели к возрождению «Братьев-мусульман» на передовой египетского политического поля. Дискурс организации коренным образом изменился за период ее существования, особенно в течение всего нескольких лет с 2011 года по сегодняшний день. Каким образом он превратился в нормализованную версию ислама в Египте? В статье автор изучает этот процесс на основе собственных полевых исследований с использованием концепций символической власти П. Бурдье и пост-исламизма О. Руа. 

Татары в России и маппилы в Индии – два «воображаемых сообщества» с разной социокультурной, этнонациональной и геополитической идентичностью – имеют больше различного, чем схожего. Главное, что их объединяет – это категория «другого» в отношении описания их происхождения, распространения и выживания этих двух общин. Востоковедная историография, литературные образы и идеологические программы обращаются к общим стереотипным медийным образам и предвзятым нарративам «другого», что становится сегодня частью повседневной дискурсивной практики. Отвергая вековые интеллектуальные нарративы и медийные образы, новая волна интеллигенции среди татарской и маппильской общин приносит встречные нарративы об истории, традициях и повседневной жизни уважаемых общин. Средства массовой информации, особенно кинематограф, стали основным инструментом для переосмысления татарской и маппильской самобытности и культуры, а также для того, чтобы выявить искажение образа этих сообществ. 

Главный вопрос этого мероприятия может показаться чрезвычайно общим, но от того, на наш взгляд, он не становится менее актуальным и значимым: как изучать ислам и мусульман в России? Часто складывается впечатление, что едва ли вообще можно говорить о сообществе исследователей ислама как таковом: например, антропологи религии могут не пересекаться со специалистами по средневековой мусульманской литературе в исследовательском пространстве, в то время как и те, и другие изучают различные аспекты исламской традиции. Однако усложнение коммуникационных процессов и появление новых контекстов трансформируют не только религиозную действительность и идентичность мусульман, но и подходы к их изучению. И классических подходов в лоне востоковедной науки явно недостаточно: исследователи все чаще обращаются к инструментарию социологии, политологии, исследований масс-медиа и так далее. Основная цель данного мероприятия состояла в попытке инициировать междисциплинарную дискуссию об осмыслении текущего опыта и перспективах современной науки об исламе.

Уже больше 50 лет среди ученых идут споры по проблеме джадидизма. Одни исследователи склонны трактовать это явление как широкое общественное движение за реформирование самых разных сторон мусульманского социума, включая религию, образование, искусство и политику. Другие ставят равенство между джадидизмом и религиозной реформой, третьи предлагают отделять джадидизм — как реформу системы образования — от деятельности лидеров нации в других сферах жизни общества. Ответ на эти и другие вопросы, включая определение понятия «джадидизм», выявление основных представителей этого движения, соотнесение феномена джадидизима с религиозным реформаторством, пытались найти на круглом столе «Феномен джадидизма: интерпретации отечественных и зарубежных исследователей в XXI веке», проведенном в Казанском федеральном университете в декабре 2020 года. 

В статье рассматривается категория джама‘ в арабском языке в сравнении с концептом «сборки» Делеза. Автор утверждает, что категории джама‘ принадлежит центральная роль в формировании арабской языковедческой науки, исламской теологии, исламского права, суфизма, а также ряда современных исламских дискурсов, таких как концепция васатийа. Эта категория также используется в ряде социальных, экономических и политических построений в современных арабских государствах. В данной статье автор исследует теоретические основания концепции джама‘ и ее влияние на формирование арабского языкознания и классического арабского языка. Отталкиваясь от этимологического анализа понятия джама‘, автор рассматривает концепт «сборки», в интерпретации Делеза и Гваттари, после чего переходит к исследованию самой категории джама‘ в трех аспектах: 1) назм как вид джама‘ и способ артикуляции смыслов, 2) влияние концепции джама‘ на формирование арабской метафоры и 3) сравнение теологических и философских оснований арабского концепта джама‘ с делезианским пониманием виртуального и бергсоновским понятием времени.